6
«Магазин представлял картину разрушения»
190 лет назад, в 1830 году, император Николай I утвердил закон, по существу сделавший лучшие произведения отечественной литературы недоступными народу и многие десятилетия, как выразился французский писатель Эмиль Золя, державший россиян «на обочине современного права». Ко всему прочему в пунктах законоположения «О правах сочинителей, переводчиков и издателей» содержалось множество внутренних противоречий, вызывавших при применении на практике бесчисленные недоразумения, которые нередко ставили в тупик даже суды.
«Весьма учинится препятствие»
Первая авторская привилегия в России была выдана Петром I в 1698 году амстердамскому типографщику Тесингу. Он получил исключительное право продавать в России книги, напечатанные в его типографии. Кто-либо другой не мог привозить книги на русском, латинском и голландском языках и торговать ими в России — нарушителям этого запрета грозили конфискация товара и штраф в 1000 ефимков.
А первым, кто пожаловался в России на ущемление авторских прав, было не физическое, а юридическое лицо — Академия Наук. Ее устав гласил:
«Запрещается всем типографиям в Империи, под опасением конфискации в пользу Академии, перепечатывать, без особенного ее дозволения, книги, изданные в академической типографии».
В 1732 году Академия подала жалобу императрице Анне Иоанновне, в которой говорилось, что в Санкт-Петербурге явилась книга на немецком языке, перепечатанная Ашмусом Коопом в Любеке с оригинала Академии. Ученые мужи разъясняли:
«Таким вывозом печатным, при Академии Наук книгам, для продажи весьма учинится препятствие, интересу Вашего Императорского Величества убыток».
Продажа этих контрафактных книг была запрещена.
В 1735 году русское правительство через своего посла заявило жалобу германскому императору на нюренбергского типографщика Шмидта, который перепечатал книгу, изданную Петербургской Академией Наук. И хотя для подобной претензии в те годы не существовало никакого юридического основания, германский император пошел навстречу русскому правительству и повелел конфисковать все экземпляры этой книги.
А первый спор о нарушении авторского права частного лица зафиксировали в России в 1761 году. Секретарю Академии Наук С. С. Волчкову, в обязанности которого входил перевод иностранных книг на русский язык, было разрешено «для облегчения своей бедности» печатать некоторые из них в академической типографии и продавать. Но член Академии И. И. Тауберт также принялся издавать переводы Волчкова для продажи. Переводчик обратился в Сенат с просьбой защитить его интересы. Сенат постановил следующее: переводы, которые Волчков будет делать за жалованье, по обязанности, должны по-прежнему печататься в академической типографии, а то, что он переводит в свободное от службы время, нужно издавать в новой типографии, специально для Волчкова устроенной. Но почти весь доход от продажи этих книг забирала казна — переводчик получал лишь двенадцатую его часть.
«Карманных денег ему давали мало,— писал о В. А. Жуковском его друг доктор К. К. Зейдлиц.— Очень кстати пришлись ему требования книгопродавцев на легко сходящие с рук товары, а именно на переводы»
Фото: Росинформ, Коммерсантъ
«Легко сходящие с рук товары»
Когда при Екатерине II возникли частные типографии, для переводчиков и книготорговцев настало золотое время. По подсчету филолога, профессора В. В. Сиповского, оригинальных русских повестей за сто лет, с 1700 по 1800 год, было сочинено 104, а иностранных произведений за этот период переведено на русский язык 1016.
С начала 1770-х годов в России стали выходить переводы Генри Филдинга. С середины 1780-х — книги Сэмюэля Ричардсона. В конце XVIII века все набросились на романы Анны Радклиф. Переводы издавались в Москве, Петербурге, Смоленске, Орле, во Владимире. Часто, не зная английского языка, россияне переводили сочинения писателей Туманного Альбиона с французских, иногда очень вольных, переделок.
Так же хорошо продавались и переводы произведений французских и немецких авторов, сегодня совершенно забытых: Жанлис, Мармонтеля, Флориана, Шписса, Вульпиуса, Крамера.
Молодые образованные люди, нуждавшиеся в деньгах, на рубеже XVIII–XIX веков часто находили хороший заработок у книготорговцев, занимавшихся изданием и продажей зарубежной беллетристики. Доктор медицины К. К. Зейдлиц, ближайший друг В. А. Жуковского, вспоминал о жизни поэта в Московском университетском пансионе:
«Карманных денег ему давали мало. Он должен был умножать их своими литературными трудами. Очень кстати пришлись ему требования книгопродавцев на легко сходящие с рук товары, а именно на переводы с немецкого, с французского.
Книгопродавцы платили за перевод по-тогдашнему очень дорого: они давали Жуковскому и деньги, и иностранные книги».
И исключенный из Московского университета В. Г. Белинский в поисках заработка в 1832 году перевел один из романов очень популярного тогда Шарля Поль де Кока, рассчитывая получить от книгопродавца 300 рублей ассигнациями.
«Но фортуна и тут прежестоко подшутила надо мной,— сообщал Белинский матери,— в газетах было объявлено о другом переводе сего самого сочинения, и потому я едва-едва могу получить 100 р. асс.».
В1833 году Белинский перевел еще один роман Поль де Кока, «Магдалину», за который ему заплатили 200 рублей.
Но авторам или их наследникам, конечно же, от продажи этих переводов долгое время ничего не перепадало.
«Свобода переводов, благодаря беззащитности авторского права вне пределов отечества автора,— писал российский юрист Я. А. Канторович,— открывала чужеземным издателям полную возможность наводнять книжные рынки переводами с чужих произведений».
Первой страной, взявшей на себя обязательство платить иностранным авторам за право перевода их сочинений, стала Франция. Там в 1852 году был принят декрет, поставивший зарубежных и отечественных писателей в равные условия в вопросе защиты их прав. Иностранные юристы назвали этот документ рыцарским, т. к. Франция не требовала от других государств такого же отношения к французским писателям.
Но в России издатели (они же, как правило, были и книготорговцами) и слышать не хотели о гонорарах иностранным авторам. Это повысило бы цену книг до небес, а они и так были непомерно дороги. Например, неряшливо изданные плохие переводы романов Вальтера Скотта в 1830-е годы стоили 20 рублей ассигнациями за экземпляр.
«Сохранить выгоды, сим доставляемые»
«Чего стоит одна жена Пушкина, можно прямо сказать, дважды погубившая его: один раз, когда она его подвела под пулю Дантеса, а другой раз, когда благодаря ей 25-летний срок литературной собственности был превращен в 50-летний»
Фото: Fine Art Images / Heritage Images / Getty Images
Но и произведения русских авторов были очень дорогими. По закону 1830 года «О правах сочинителей, переводчиков и издателей» российские авторы и переводчики имели исключительное право в течение всей жизни пользоваться изданием и продажей своих книг по своему усмотрению. После их смерти это право на 25 лет переходило к их законным наследникам или к лицам, которым оно было передано по завещанию. Если же правообладатели за 5 лет до окончания этого срока делали новое издание книги, то их право на нее продлевалось еще на 10 лет по истечении 25-летнего срока.
Конечно, большинство наследников не занимались лично печатанием произведений своих талантливых родственников, а продавали право на издание их сочинений книготорговцам. Так, произведения А. С. Пушкина были проданы после его смерти И. И. Глазунову. Чтобы вернуть потраченные деньги, издатель назначил посмертному собранию сочинений поэта высокую цену. В 1844 году В. Г. Белинский возмущался:
«Полное собрание его сочинений, не всех собранных и дурно изданных как в отношении к редакции, так и в отношении типографском (особенно первые восемь томов), стоит шестьдесят рублей!.. Шестьдесят рублей полное собрание не вполне собранных сочинений писателя, уже семь лет умершего,— сочинений, из которых многие еще при жизни автора были по нескольку раз изданы! Шестьдесят рублей — одиннадцать неуклюжих томов!»
Журналисты XIX века сравнивали издателей-книготорговцев, в чьи руки попали произведения известных писателей, с откупщиками-виноторговцами, наживавшими на продаже водки огромные барыши.
«Спрашивается, как же пользуются откупщики русской литературы своим благоприобретенным правом литературной собственности? — писал публицист А. А. Бахтиаров.— Правду сказать — варварски. Выпустив в свет посмертное издание писателя, издатель назначает баснословно дорогую цену за издание, благо нет конкуренции, и с лихвой выручает все расходы по изданию, считая тут и стоимость авторского права.
Снявши, так сказать, пенки своим первым изданием, издатель выпускает второе, третье и т. д. издания — все по одной и той же баснословной цене.
Понятно, при дороговизне издания сочинения известного автора недоступны большинству читающей публики; не проникая в самые недра русского общества, они скользят по верхам его, т. е. среди классов более или менее обеспеченных, интеллигентных. Между тем откупщик литературы за все это время получает исправно хорошую ренту, сохраняя о писателе самое приятное воспоминание. Издатель мог бы получить ренту еще более высокую, стоило бы ему выпустить дешевое издание; но откупщики русской литературы упорно держатся своих старых традиций».
А в 1857 году право наследников на литературную собственность в России увеличилось до 50 лет. Это случилось после того, как вдова А. С. Пушкина обратилась к императору Александру II с ходатайством о разрешении «продолжить исключительное право печатания сочинений Пушкина для ее двух сыновей по конец их жизни».
В докладе Главноуправляющего II отделением Собственной Его Императорского Величества Канцелярии графа Д. Н. Блудова от 24 января 1857 года по поводу ходатайства Н. Н. Ланской отмечалось, что установленный положением 1830 года «35-летний срок (25 лет со дня первого издания книги плюс 10 лет, если она переиздана за 5 лет до истечения 25-летнего срока.— «История») соответствует большей части сроков, принятых иностранными законодательствами, но должно заметить, что в России сочинители, в сравнении с иностранными, имеют вообще гораздо менее выгод и следственно вознаграждения за свои труды, иногда соединенные с разными неудобствами и расходами».
«Причиной сего,— разъяснял сложившееся положение граф,— и теснейший у нас круг читателей, и отсутствие духа предприимчивости, или и вкуса и знаний в классе производящих торговлю книгами, и трудность сообщений, следственно и распространения книг в разных частях государства, наконец и привычка, с каждым годом усиливающаяся, почти ограничиваться чтением одних газет и журналов. Потому, кажется, было бы справедливо продолжить для наследников авторов и особенно прямых наследников их и семейств время, в которое они могут по закону пользоваться исключительным правом перепечатывать и издавать их сочинения, и таким образом сохранить выгоды, сим доставляемые, по крайней мере, всему первому от них поколению».
Император разрешил продлить право наследников до 50 лет со дня смерти автора. И большинство русских читателей до 1887 года остались без произведений Пушкина.
«Потом продается за рубль»
К началу 1880-х годов сочинения А. С. Пушкина стали библиографической редкостью. В течение 50 лет их было продано не более 60 000 экземпляров.
«А уже прямо трагедия разыгралась с изданием сочинений Чернышевского, имя которого 40 лет было окружено поистине легендарными симпатиями»
Фото: Росинформ, Коммерсантъ
29 января 1887 года заканчивался срок права литературной собственности на его сочинения. В Петербурге к этому дню сразу несколько издательств выпустили произведения поэта: Литературный фонд напечатал 7-томник по цене 6 рублей; В. В. Комаров предложил 7-томник по 3 рубля; Ф. Ф. Павленков издал 8-томник по цене 1 руб. 50 коп. и за те же деньги можно было купить 10-томное издание А. С. Суворина.
Газета «Новое Время» так описывала день начала продажи сочинений Пушкина в книжном магазине Суворина:
«Этот день останется в летописях нашей книжной торговли. Такого дня не бывало еще никогда. Книжный магазин «Нового Времени» сегодня подвергся решительно осаде. Несмотря на то, что приняты были меры, усилен состав приказчиков, экземпляры запакованы были заранее, толпа сказалась в этом случае, как хорошими своими, так и дурными сторонами. Еще до открытия магазина стояла толпа, с минуты на минуту она увеличивалась. Магазин был битком набит, была давка и смятение. Приказчики и артельщики сбились с ног; некоторые из публики взлезали на столы, забирались за прилавки, сами хватали сдачу. К 11 часам магазин представлял картину разрушения: в углах, за прилавками, были беспорядочно нагромождены груды разорванных, запачканных, истоптанных ногами различных книг, которые не успели вовремя прибрать с прилавка, разломана мебель и повержена на пол, конторка с кассой опрокинута, конторские книги измяты и растоптаны. Слова убеждения не действовали.
К этому часу г. обер-полицмейстер прислал полицию; магазин был закрыт и публику стали пускать частями, в очередь».
За один день в разных магазинах Петербурга было продано 10 000 экземпляров суворинского издания, еще несколько тысяч разлетелись в Москве, Харькове, Одессе и других городах.
Газеты заговорили о том, что полувековой срок владения литературной собственностью слишком велик, но многолетняя дискуссия ни к чему не привела. Хотя в начале XX века для всех и стало очевидным, что к истечению 50-летнего срока наследственного авторского права интерес к большинству писателей умирает. Во время обсуждения проекта нового закона об авторском праве в 1908 году в Санкт-Петербургском литературном обществе говорилось:
«Число писателей, интерес к которым живет 50 лет, столь ничтожно, что класть это число в основу законодательной нормы — значит писать законы для нескольких исключений… Из русских писателей определенно ослабел интерес к Тургеневу, Островскому, Щедрину, уже не говоря о Писемском… Три года тому назад выпущено собрание сочинений полвека находившегося под цензурным запрещением Герцена… издание расходится очень плохо… А уже прямо трагедия разыгралась с изданием сочинений Чернышевского, имя которого 40 лет было окружено поистине легендарными симпатиями. Несмотря на то, что сочинения Чернышевского изданы поразительно дешево, успеха они не имеют никакого».
Второй проблемой, возмущавшей общественность, было то, что в старинном законе 1830 года не очерчивался четко круг наследников, и наследниками писателей подчас становились очень дальние родственники. В том же докладе по этому вопросу сообщалось:
«Чтобы указать на пример ненормальности литературного наследования дальних родичей, укажем на возмутительный переход авторских прав Лермонтова к лицу, совершенно ему чуждому. Известно полное одиночество Лермонтова, его озлобление против всего окружающего, его неудовлетворенная потребность в людях, сколько-нибудь близких. Но вот погибает на дуэли этот человек, которому и «скучно и грустно» со всеми и «некому руку подать», и тотчас выискивается какая-то троюродная тетка, «уступает» свои «права» Глазунову, и великий поэт на полвека попадает в издательский плен, его сочинения искусственно выбрасываются из народного обращения, потому что издатель берет 5 р. за то, что потом продается за рубль».
В 1880-е годы профессор П. А. Висковатов, биограф М. Ю. Лермонтова, безрезультатно оспаривал юридические права этой тетушки и категорически утверждал, что всякий волен издавать сочинения поэта. И в 1889 году, за два года до 50-летия со дня смерти Лермонтова, П. А. Висковатов напечатал его произведения в шести томах, и А. И. Глазунов не решился привлечь профессора к суду.
«Здесь побить мать»
А судебные разбирательства из-за нарушения авторского права во второй половине XIX века в России не были редкостью.
В 1867 году в Петербургском окружном суде рассматривался иск книгопродавца-издателя И. Т. Лисенкова к книгопродавцу Кожанчикову о взыскании убытков за нарушение принадлежащего Лисенкову права литературной собственности на сочинения Тараса Шевченко «Кобзарь» и «Гайдамаки», которые Кожанчиков включил в изданный им том произведений поэта. Право собственности Лисенков доказывал, предъявив экземпляр «Кобзаря», на котором 8 февраля 1843 года Тарас Шевченко написал: «В вечное и потомственное владение передаю право сего сочинения Ивану Тимофеевичу Лисенкову. Шевченко». Кроме того, у издателя был договор от того же числа, написанный на гербовой бумаге, правда, нигде не засвидетельствованный, который подтверждал, что Т. Шевченко продал ему в вечное и потомственное владение «Кобзаря» и «Гайдамаков». «Следуемые деньги за это,— писал поэт в договоре,— сполна получил. Если же я сочинение без ведома Лисенкова напечатаю, то обязан заплатить Лисенкову 1500 рублей неустойки». Также истец указал на несколько своих публикаций в разное время о том, что право на эти произведения принадлежат ему.
«Если же я,— писал Тарас Шевченко (на гравюре),— сочинение без ведома Лисенкова напечатаю, то обязан заплатить Лисенкову 1500 рублей неустойки»
Фото: Росинформ, Коммерсантъ
Ни окружной суд, ни судебную палату эти аргументы не убедили. И. Т. Лисенков, усмотрев в их решениях неправильное толкование закона, обратился в Сенат, где и выиграл дело.
Не столь повезло наследницам профессора Казанского университета Д. И. Мейера, которые в 1856 году разрешили присяжному поверенному А. Вицыну издать его лекции «Русское гражданское право». Вицын, увидев, что на книгу возник огромный спрос, сделал еще несколько изданий. В 1872 году наследницы потребовали от него отдать им доходы, полученные от трех последующих изданий. Все инстанции признали правым А. Вицына.
Позже, анализируя это дело, профессор Казанского и Московского университетов, юрист Г. Ф. Шершеневич, писал:
«Решение это представляется нам неправильным… Труд Вицына заключался в сопоставлении нескольких экземпляров записанных студентами лекций профессора и составлении на основании их правильного текста прочтенного курса. Такой труд не дает и не может дать Вицыну авторского права, подобно тому, как не приобретается авторское право издателями, сравнивающими различные версии стихов Байрона, Пушкина, Лермонтова.
Основание авторского права Вицына на приложенных к тексту примечаниях привело бы к полной свободе контрафакции под условием присоединения замечаний к чужому литературному сочинению».
Но чаще суды разбирали более очевидные случаи нарушения авторских прав.
В 1891 году коллежский советник М. Н. Папков подал жалобу в Санкт-Петербургский окружной суд на коллежского асессора Б. В. Тршецака, в которой обвинял его в плагиате. Тршецак издал «Настольную книгу для податных инспекторов, торговых и промышленных предприятий», позаимствовав для нее огромную часть книги Папкова «Положение о пошлинах за право торговли и промыслов».
После допроса свидетелей и обыска квартиры обвиняемого, выяснилось, что книжку Тршецака набирали в типографии прямо с листов из книги Папкова, к которым были подклеены рукописные поправки, представлявшие собой лишь перестановку пунктов, слов и сокращение некоторых тезисов, «иногда в ущерб здравого смысла». Б. В. Тршецак был признан виновным, и М. Н. Папков получил с плагиатора 1544 рубля и весь тираж контрафакта.
Над переделками чужих книг в Москве в конце XIX века трудились десятки литераторов, известных под именем «ситцевой команды», потому что за все виды работ издатель платил им розовой бумажкой, розанчиком, т. е. десятирублевой купюрой, похожей на яркий ситец. За сто переделанных страниц — десятка, за хлесткое название — десятка, за рисунок обложки — она же.
Заказчиками этой литературы для народа были книготорговцы Ильинки и Никольской. Публицист А. Н. Молчанов проник в ряды «ситцевиков» и описал их труд в 1884 году:
«Шеф дает книгу: — Вот роман Немировича, сделайте его так, как я написал на полях… На полях карандашом отметки: «переменить все имена», «тут вставить драку», «здесь побить мать», «послать в тюрьму», «сюда какое-нибудь убийство» и т. д… Главы романа так изуродованы, что и автор не узнал бы свое произведение, следовательно, о контрафакции не может быть и помину».
И затем изданные 50-тысячными тиражами переделки под интригующими названиями — «Колдун, съеденный самим собою», «Три ночи у гроба красавицы», «Кузнец Вакула, или договор с дьяволом» — разносились офенями, ходебщиками, коробейниками по всей России.
«В ущерб русским»
А на Западе в эти годы бурно развивалось движение по международной охране литературных и художественных произведений, приведшее в 1886 году в Берне к заключению международного соглашения в области авторского права. Россия участия в конвенции не принимала.
В 1890 году французским Синдикатом литературной и артистической собственности, в задачу которого входило содействие юридическому признанию авторских прав за границей, в Петербург был отправлен граф Кератри для пропаганды идеи литературных конвенций. Но миссия его потерпела полную неудачу.
В 1893 году Эмиль Золя написал открытое письмо к русским издателям, в котором попытался убедить их в преимуществах существования по цивилизованным правилам:
«Ваш литературный рынок,— писал Эмиль Золя (на фото) русским издателям,— загромождается массами переводов французских романов»
Фото: Getty Images
«Милостивые государи, я могу вам с полным спокойствием заявить, что очевидно, что отныне Россия не меньше Франции заинтересована в заключении литературной конвенции… Что происходит в действительности? Ваш литературный рынок загромождается массами переводов французских романов. Коль скоро никакого разрешения не требуется, коль скоро никаких пошлин платить не надо, любой издатель волен выпускать в продажу свой собственный перевод… Мне известно, например, что в России появились одновременно, конкурируя между собою, четырнадцать изданий «Debacle» (роман «Разгром» Эмиля Золя, опубликованный в 1892 году.— «История»). Как только в Париже выходил фельетон (лист, часть.— «История») романа, переводчики поспешно его переводили и отсылали с вечернею почтою.
Начать с того, что переводы эти, сделанные на скорую руку, были просто ужасны и недостойны литературной нации; затем интерес так раздроблялся, что ни одна газета не извлекала пользы из этого…
Вообразите, напротив, что французские произведения пользуются охранительными правами. Тотчас все изменяется, «Debacle» уступается одной только газете, одному только книжному магазину, который заботится о том, чтобы перевод сделан был тщательно, и ведет дело так, чтобы иметь хорошие барыши. Главное то, что тогда в течение двух или трех месяцев русские газеты не будут заполнены французскими романами в ущерб русским…».
В ответ на страницах многих газет и журналов в той или иной форме было высказано такое мнение:
«Если в области изящной литературы вопрос о последствиях свободы переводов представляется еще до некоторой степени спорным, то в области науки не может быть никакого сомнения, что стеснение свободы переводов научных сочинений отразилось бы самым неблагоприятным образом на всем ходе нашего просвещения. Нельзя скрывать от себя, что в деле просвещения Россия до сих пор отстала от Западной Европы и еще на долгое время обречена пользоваться плодами западноевропейской культуры».
Но в 1905 году, при заключении торгового договора с Францией, русскому правительству пришлось принять на себя обязательство приступить к заключению конвенции. Правда, это стало возможным лишь после того, как в России был принят вместо старого, 1830 года, закона новый закон об авторском праве. Случилось это в 1911 году. 30 октября 1912 года вступила в силу русско-французская конвенция, заключенная на три года. За ней последовала русско-германская — с 1 августа 1913 года сроком на пять лет.
Однако после смены власти в России новые руководители страны перешли на старые позиции по авторским правам иностранцев. А после того, как издательское дело окончательно изъяли из рук частных лиц, власти сочли, что государственные интересы важнее прав отдельных творцов. Сейчас, во всяком случае, формально все изменилось. Но новые организаторы «ситцевых команд» и разного рода интернет-ресурсы наживаются на чужом труде совершенно в прежнем стиле.