more.tv
Новый сезон сериала «Германия-89», посвященного событиям времен падения Берлинской стены, вышел на стриминговом сервисе more.tv. Сценаристы проекта Михаил и Лили Идовы рассказали кинокритику «Газеты.Ru» Борису Шибанову о подковерной истории холодной войны, борьбе «тоталитарной бюрократии» с «аморальным капитализмом» и судьбе молодого Владимира Путина во вселенной сериала.
, есть версия, что на него произвели большой эффект те события. В мире сериала в скольких рукопожатиях он находится от героев, чем он занимается?
Михаил: Мы обсуждали — не съездить ли героям в Дрезден как раз в тот момент, когда там толпа пытается пробиться в архивы КГБ, и не поставить ли там пару советских агентов на защиту. Вот такой эксклюзив: у нас там есть два русских солдата, которые вначале продают ушанки, потом один из них влюбляется в героиню — у них была гораздо больше сюжетная линия. Один из них, Олег, который вырубает Романа — более романтического персонажа — прикладом автомата, более циничный, после всего этого приключения через Румынию и так далее уходил в большой бизнес, и там были намеки, что это люди, через которых рождается новая Россия. Поэтому даже на кастинге речь шла о типаже «молодой Путин».
Лили: Но это сериал о Германии, а не о России. Мы решили, что слишком далеко зашли.
Михаил: И мы вырезали это все.
— Если бы вы в начале 1990-х увидели «Германию-89» по телевидению, что бы вы подумали о такой версии событий — с отравлениями и шпионскими интригами?
Михаил: Один из создателей и вдохновителей концепции «Тройханд», согласно которой все имущество ГДР было бы распределено между жителями Германии…
Лили: Приватизация.
Михаил: Суперчестная приватизация, да. Один из вдохновителей этого движения действительно погиб при невыясненных обстоятельствах. А у нас был тот же принцип в работе над сериалом, который мы раньше разработали для сериала «Оптимисты»: видимая сторона истории остается неизменной. Мы позволяем себе придумывать только подковерную сторону, а все, что происходит «на ковре», разворачивается по датам и чуть ли не по часам в соответствии с исторической хронологией.
То же самое в четвертой серии — погибает могущественный банкир, и это тоже нераскрытое убийство. По одной из версий — его совершили оставшиеся члены группы Баадер-Майнхоф, по другой — западная разведка, сторонники третьей версии винят Восточную Германию. Такие официально неустаканившиеся версии и есть наша питательная среда, потому что мы там можем что-то предлагать.
more.tv
Лили: А если бы мы увидели все это в 1990-е, то, наверное, нам было бы очень сложно отделить надковерную часть от подковерной. На тот момент было совершенно не понятно, что является реальностью, общепринятой версией событий, а что — нет.
Михаил: Это правда. Очень много событий потрясающей исторической важности происходило друг за другом. И этот сезон сериала отчасти об этом — все восточноевропейские режимы начали рушиться как домино, один за другим. Для нас в подростковом возрасте все было очень четко — есть тоталитарный режим, и есть свобода. И все перемены, происходящие в Восточной Европе и Советском Союзе, были от несвободы к свободе. И все. Без полутонов.
Сейчас, в свете волны популизма, которая захватывает весь мир, в том числе — США и часть Европы, очень интересно поговорить о полутонах. То, о чем Ленор говорит в самом начале — они боролись за свободу, а получат капитализм. Конечно, в 1989 году мы все были суперрыночные капиталисты, потому что коммунизм был абсолютным злом, которое правило нами. И американская интерпретация событий 1989 года именно такая — good guys won, хорошие парни победили, и в Германию пришла свобода.
Поэтому интереснее говорить о том, что вообще-то в тот момент была попытка на руинах обанкротившейся ГДР вместо грубого поглощения Восточной Германии Западной создать какое-то более просвещенное социалистическое государство без ошибок и жестокостей предыдущего режима. Эта идея быстро сошла на нет. Превращение идеи «Тройханд» в обычный капитализм и то, что все закончилось просто поглощением «Штатсбанка» «Дойче банком», который сейчас фигурирует в новостях в связи с массой неприятных причин, — это не про свободу, это про что-то другое.
Здорово, что у нас сейчас есть достаточно исторического расстояния, чтобы иметь возможность на эту тему говорить честно и задавать вопросы. Потому что тогда все было очень четко и ясно — сейчас чуть меньше.
— Когда в здании «Роботрона» звучит идея «Тройханда», которая преподносится как распределение всего между всеми, возникает аналогия между сетевым пространством и социализмом, выражением которой сегодня стали соцсети. Можно ли назвать современный интернет той формой социализма без издержек тоталитаризма, которую может позволить себе человечество?
Михаил: Здесь стоит заметить, что Фриц — практически любимый персонаж Йорга Вингера, нашего шоураннера, и он вложил в уста Фрица, мне кажется, какие-то очень интересные высказывания и ценности.
Лили: Что характерно, это тот же персонаж, который абсолютно без зазрения совести убивал людей предыдущие два сезона.
Михаил: Наше знакомство с Фрицем начинается с того, что он ломает палец Мартину у него же дома в одной из первых сцен. Но интересно, что по ходу Фриц изобретает чуть ли не Skype и умный дом. Это более-менее исторически верно, были первые попытки в 1989-1990 годах на основе советских микрочипов что-то такое сделать, которые ни к чему не привели. То есть Фриц — одновременно визионер и совершенно очевидный слуга старого режима. И как в Америке корни интернета уходят в спецслужбы, так и здесь.
Сеть задумывалась как великий уравнитель. К сожалению, где-то около десяти лет назад мы повернули куда-то не совсем туда. Потому что сейчас мы все ходим на одни и те же пять-десять сайтов, хотя, казалось бы, мы могли бы ходить на бесконечное их количество. Но, вероятно, человеческий мозг не справился с такой свободой, и все повернулось в сторону агрегации и небеспристрастного кураторства. Я надеюсь, что в Штатах будет возобновлена работа по поддержанию сетевого нейтралитета, что это не превратится в повторение кабельных монополий прошлых десятилетий, только в мире новых технологий. Потому что пока все идет именно в этом направлении. Пять мегаплатформ будут забивать практически весь трафик, крохотные сайты вокруг них будут функционировать как независимая пресса в восьмидесятые годы.
more.tv
Лили: Все это возможно только путем законодательных ограничений, которые, опять же, возможны только…
Михаил: При вменяемом правительстве.
Лили: …только если общество повернется в более либеральную, социалистическую, не побоюсь этого слова, сторону.
Михаил: Только слово «либеральный» теперь уже ничего, к сожалению, не значит. Но, да, в социал-демократическую сторону.
Лили: Если общество решит, что неограниченный капитализм опасен для нашего будущего.
Михаил: Проблема в том, что слово «либерал» в последнее время начало означать неограниченный капитализм. Но это совсем другая тема.
— В момент «изобретения Skype» в сериале говорится, что такая технология нарушает личное пространство и права человека — и это становится веским аргументов против его распространения в Западной Германии. Вы в какой-то степени согласны с такой мыслью, или это демонстрация того, как источник технологии может ее политически скомпрометировать?
Михаил: Второе. Смысл как раз в том, что Фриц в этот момент пытается быть честным капиталистом. В этой сцене он даже оделся как Стив Джобс — в черную водолазку. Но то, что люди готовы купить из рук Джобса и Возняка, они не готовы купить из рук Штази. Да, действительно это так, это относится ко всему — от технологий, до российской вакцины против COVID-19, которая может быть лучше в мире, но, к сожалению, репутация есть репутация.
Лили: Что интересно, для немецкого шоу вопрос личных границ и личного пространства в Германии всегда стоял гораздо острее, чем в других странах.
Михаил: Это больная тема для них. Когда мы переехали в Берлин в 2013 году, весь город был в портретах Эдварда Сноудена. Сам Сноуден был для них святым на тот момент. В книжных магазинах половина выкладки была из его биографий.
Лили: Если вы посмотрите на Берлин на Google-картах — половина домов на улицах будут замазаны, потому что они не дают компании права на то, чтобы поставить их изображение.
Михаил: Эта тема отчасти еще касается немецкого национального характера. Мы не авторы этих сцен, это как раз Вингеровские сцены. Отчасти они действительно отражают глубокую двусмысленность в отношении немцев…
Лили: К общедоступности информации, общему пространству, к которому все стремится.
Михаил: Да, они очень приватные люди, которые обожглись дважды — на фашизме и на коммунизме. При любом намеке на Большого Брата они начинают очень сильно нервничать.
more.tv
— В фильме звучит диалог: «Капитализм — это форма свободы», «Капитализм — это просто капитализм». Это напоминает общественную дискуссию в СССР в 1980-х, когда музыканты, писатели, общественные деятели обсуждали все эти темы — и социализм выглядел очень слабо. Сейчас молодые музыканты, актеры, режиссеры показывают очень позитивное отношение к социализму, а капитализм для них как красная тряпка. Что произошло с восприятием россиян за 30 лет?
Лили: Мы говорим немножко о разных понятиях. То, что было в восьмидесятые годы, — это тоталитарное общество без выборов, без свободы слова, без какой-либо экономики и возможности выбора. Это не то, что люди сейчас имеют в виду под социализмом…
Михаил: Нет, некоторые имеют. Танкиз никто не отменял («tankies» – западные сталинисты, прим. «Газеты.Ru»), и сталинофилов тоже полно.
Лили: Это другая часть общества. Все-таки молодые люди сейчас понимают, что нужны какие-то социальные гарантии, но без ограничения социальных свобод. Что абсолютный капитализм, когда все построено на денежных отношениях, приведет людей в тупик.
Михаил: Мне кажется, вся патетика и весь тематический драйв третьего сезона именно в этом. Раньше все было очень просто — коммунизм плохой…
Лили: А капитализм — хороший.
Михаил: А сейчас становится понятно, что оба понятия будут отменены. Потому что вместо коммунизма в ГДР была тоталитарная бюрократия, а в США вместо демократии — аморальный гиперкапитализм. Правда, я должен сказать, что по сравнению с тем, что сейчас происходит в США, современная Германия с политической точки зрения выглядит идеально. Христианские демократы и Социал-демократы, которые нашли способ поддерживать коалицию 12 лет, в американской системе координат — левые партии. А в Штатах сейчас выбор между крайне правыми и умеренно правыми, по большому счету.
Но мы не оставляем надежды, что новое поколение перестанет считать социализм ругательным словом и сдвинется, не теряя свобод, в сторону социальной защищенности для людей. Это уже вообще не про «Германию-89», это про то, что Штаты — единственная развитая страна в мире без государственной медицинской страховки и бесплатного высшего образования. Нам это, конечно, очень странно как людям, которые пожили во всех трех вариантах — в Советском Союзе, в Штатах и в современной Европе.
— Разное отношение россиян и немцев к историческим травмам обусловлено характером народов или сутью режимов, оставивших эти травмы?
Лили: Основная разница между Германией и Россией — это то, как страны процессировали развал режимов. В Германии был Нюрнберг, где действительно осудили и признали какие-то действия преступлением и назвали людей преступниками. А после развала Советского Союза ничего подобного не было.
Михаил: Это буквально «победителей не судят». Отношение к истории проигравшего, который вынужден копаться в себе и найти какие-то причины собственного провала, и страны, которую история не заставляет этого сделать.
Лили: Двигаться вперед можно только пройдя этот путь, когда ты сам себя судишь и определяешь, что было не так. Тоже самое было в Южной Африке – они действительно смогли сдвинуться с абсолютно ужасной мертвой точки.
Михаил: Лиля знает, о чем говорит, потому что она сотрудничала в Южной Африке с комиссией «по правде и примирению».
more.tv
— В самом начале, когда Мартин говорит с сыном, то спрашивает его, видел ли он настоящих слонов. Такое ощущение, что эта романтика открытия чего-то нового, романтика невероятных приключений, и подломила Советский Союз, который, будучи построен на ней, по сути своей представлял жутко утилитарное государство. У вас были какие-то похожие мечты в то время?
Михаил: Эта жажда путешествий, открытий и так далее — важный фактор развала Советского Союза. Я подозреваю, что Советский Союз с более-менее открытыми границами существовал бы до сих пор. Это то, что хотел сделать Хрущев в тот момент, когда его сместили в 1964 году. Нам всем, и противникам, и сторонникам Советского Союза, приятно думать, как могло бы выглядеть это государство с полурыночной экономикой и более-менее свободным визовым режимом. Были ли бы волны советских беженцев в Польшу и Иран, или наоборот? Когда все устаканилось, возможно, был бы какой-то китайский вариант. Ответа у нас, разумеется, нет.
Мы эту тему для себя как раз изучали в сериале «Оптимисты». Но Хрущев при всем своем упрямстве и зачастую недальновидности понимал, что для долгосрочного выживания Советского Союза нужно дать советским детям возможность видеть настоящих слонов.
— В начале сериала появляются отравленные сигареты рядом с ампулами яда у Мартина. Это напоминает о случае писателя Владимира Войновича, которого агенты КГБ отравили с помощью сигарет (подробнее об отравлении Войновича читайте в материале «Газеты.Ru»).
Михаил: Первый раз слышу. Войновича когда-то отравили сигаретами? Ничего себе.
— Он потом описал это в повести «Дело №34840», где рассказывает, как после перестройки выяснял подробности, и ему сказали, что в сигареты подмешали что-то типа ЛСД.
Михаил: В сериале просто ампулы в портсигаре, там даже не отравленные сигареты. Отравленные сигареты есть в нашем любимом сериале «Во все тяжкие», поэтому мы бы не рискнули.
— Говоря об отравлении Войновича и о том, что эта история сейчас ушла в забвение: то, что диссидентский опыт не отложился в исторической памяти, — это справедливо, или такую ситуацию можно назвать упущением в культуре современной России?
Михаил: Народная память сама по себе не работает, ей нужно управлять. Можно было бы построить культуру современной России, в которой все эти люди, начиная с Сахарова, как главного «святого» в иконостасе, были бы отцами-основателями новой России, ее Франклинами и Гамильтонами. И эту мифологию можно было бы построить на этом. Но современное руководство России избрало другой путь, и эта мифология выстроена на силе, покорении и собирании земель. Это сознательный выбор.
Лили: Наверное, Россия, в которой все диссиденты были бы в пантеоне важных людей, которых изучают в школе, была бы лучше, мы не знаем.
Михаил: Пример такого взгляда на Россию немалыми усилиями сохраняется и оберегается в «Ельцин-центре» в Екатеринбурге. Первый раз, когда я там был и увидел в начале пятиминутный мультфильм, показывающий всю историю России как конфликт между тягой к свободе и тоталитаризмом, я чуть не расплакался, потому что это очень близко мне. Я несколько лет, десятилетий не видел после перестройки этого взгляда на историю России нигде в официальных источниках. Сейчас советский коллективизм, национальный коллективизм сменила идея величия России наперекор всем. Было бы интересно посмотреть на другие варианты тоже.
more.tv
— В одном из интервью вы говорили, что лучший способ для режиссера начинать разговор со зрителем — обратиться к личным обсессиям. К каким обсессиям вы обратились при работе над «Германией-89»?
Михаил: Это имелось в виду, что, когда вы начинаете что-то режиссировать, своим первым фильмом имеет смысл делать фильм о вещах, которые вас одолевают всю жизнь. Потому что ваш первый фильм может оказаться последним.
Лили: Лучше сказать главное сразу.
Михаил: По поводу личных обсессий – у меня карта разделенного Берлина на руке вот (закатывает руку, показывает татуировку в виде карты Берлина, через который проходит разделение по линии стены, — прим. «Газеты.Ru»). Карта Берлина со стеной. Конечно, это главная моя обсессия — это противостояние. При этом абсолютное единство Востока и Запада. Потому что я всю жизнь живу на обе стороны. Как раз когда я обсуждал эту татуировку, речь была о том, что это, в принципе, моя энцефалограмма.
Нам невероятно повезло, что удалось поработать над всемирно известным сериалом на одну из главных наших тем. Я думаю, что из-за этого Вингеры нас как-то и разглядели — они посмотрели «Оптимистов» и поняли, что нас очень интересует взаимодействие систем, языков, культур. Все, что мы делаем — про это.
Все эпизоды сериала «Германия-89» доступны для просмотра на стриминговом сервисе more.tv.