В поисках утраченной смерти
Исследования смерти — невероятно популярное направление современной гуманитарной мысли. Можно даже сказать, смерть — мировая мода. В России у нее не так много адептов. Создатель журнала «Археология русской смерти» антрополог Сергей Мохов — самый заметный из них, лицо русских death studies. Его первая, вышедшая два года назад книга «Рождение и смерть похоронной индустрии» была посвящена вопросам относительно специальным. Новая «История смерти» — в каком-то смысле ликбез. Мохов выступает здесь не как исследователь или публицист, а как смерть-просветитель (роль, сопоставимая с миссией секс-просветителя)
Смерть остается одной из констант существования человека — его неизбежным пределом, единственной вещью, от которой не сбежать (в отличие даже от секса). Тем не менее она меняется. Речь не только о способе мыслить смерть, о ее отношениях с религией, наукой, политикой. Меняется и само умирание, и сейчас оно меняется едва ли не динамичнее, чем когда-либо в истории. Самый простой пример здесь — споры об эвтаназии, которым Мохов посвящает отдельную главу. Речь не только о праве человека на собственную смерть (праве, в котором ему по привычке отказывает государство, хотя основания этого отказа становятся все более проблематичными). Речь еще и о том, что благодаря достижениям медицины смерть стала расплывчатым понятием: как отделить живого человека от организма, уже лишенного человечности? Где расположена жизнь: в сердце? в мозгу? еще где-то? Что делать, когда тот или иной из этих органов умирает, но тело продолжает жить? Мохов подробно разбирает конкретные случаи, породившие многообразные этические и юридические споры. За этими спорами стоит действительно тревожное открытие: смерть перестала быть очевидным фактом и стала территорией разногласий, феноменом, который приходится определять заново.
Логичным образом такая проблематизация смерти заставляет по-новому поставить и вопрос о бессмертии. Западная секулярная культура делает вид, что преодолела озабоченность посмертным существованием и интересуется только земной жизнью, но на деле бессмертие остается ее одержимостью — вещью вытесненной, но возвращающейся (Мохов не формулирует это так, но вывод напрашивается). Причем граница между поисками максимального продления жизни и тягой к бессмертию абсолютному оказывается расплывчатой, теряется вместе со старой границей смерти. Здесь Мохов анализирует разнообразные технологические искания — от экспериментов «биохакеров», стремящихся переделать несовершенную человеческую природу при помощи генной инженерии (некоторые из них достаточно комичны: так, один ученый вживил себе ген медузы, надеясь, что начнет светиться в темноте), до поисков «цифрового бессмертия» — способа скопировать личность человека на небиологический носитель и отделить ее от смертного тела (то, что лет сорок назад было фантазиями авторов киберпанка, сейчас становится предметом вполне серьезных исследований). Темной стороной такого размывания границ смерти оказывается, к примеру, популярность фильмов о зомби — произведений, на свой лад также ставящих вопрос об ускользании знакомого предела и в несерьезной форме разыгрывающих эту носящуюся в воздухе тревогу.
Впрочем, там, где смерть остается старой — по крайней мере в биологическом смысле, все тоже меняется. Если трансформации статуса смерти исследуются в дискурсе эвтаназии, то отношения со смертью традиционной — в состоянии паллиативной помощи умирающим. Именно благодаря развитию паллиативной помощи в Европе умирание стало не испытанием перед грядущей жизнью, не постыдным проявлением слабости, а предметом заботы, общественной проблемой. В современном обществе это внимание к процессу умирания постепенно превратилось в целую индустрию с разнообразными услугами, позволяющими уйти из жизни с максимальным комфортом, органичную часть общества потребления. Тем не менее, хотя обеспеченным западным людям никто не мешает умирать в свое удовольствие, крайне популярным стало в последние годы так называемое «движение за осознание смерти». В отличие от разного рода одержимых смертью готических субкультур, движение это на редкость дружелюбное: люди встречаются в тематических кафе, ведут блоги и убеждают общество относиться к смерти легко. Цель его — окончательно лишить смерть всякого оттенка запредельности, трепета, превратить в абсолютно органичную часть жизни.
Стоит сказать, что сам Мохов довольно близок последнему из трендов. Непривычный к этому направлению литературы читатель будет ожидать от исследователя смерти декадентского флера, грозной критики лицемерной жизни, хоть какого-то оттенка vanitas. Ничего подобного у Мохова нет: он гуманист, привержен здравому смыслу (и иногда в этой здравости несколько утомителен), либеральным ценностям. Сильных ощущений или шокирующих откровений от этой книги ожидать не стоит, но это вполне достойное введение в тему.
«Как мы будем говорить о смерти в XXI веке, решается уже сейчас. Одно можно сказать с уверенностью: смерть, как и сто, и двести лет назад, является универсальным инструментом познания мира и человека. Чем больше мы говорим о смерти, тем лучше понимаем самих себя»
Издательство Individuum