А поворотись-ка, Гоголь
В ДК на Яузе сыграли светскую премьеру спектакля Театра на Малой Бронной «Бульба. Пир». Постановка Александра Молочникова, сделанная в соавторстве с Ольгой Хенкиной (автор идеи) и Сашей Денисовой (автор инсценировки), пока напоминает многослойный пирог, где не все слои одинаково съедобны, но жевать его довольно интересно. Рассказывает Алла Шендерова.
У сезона, каждая премьера которого выходит с боем («Бульбу» из-за эпидемии переносили дважды), уже есть своя тема: за месяц в Москве вышло два спектакля, авторы которых предъявляют счет «загнивающей» Европе. Речь о «Разбитом кувшине» Тимофея Кулябина, в котором Европа олицетворяет человечество в целом, и о спектакле Молочникова, использующего антитезу «Европа—Россия», чтобы доказать, что обе никуда не годятся.
Как признается режиссер в аннотации, он ставил «почти «Ромео и Джульетту»» — выясняя, «могут ли быть счастливы сын православного фанатика и дочь идеолога новых европейских свобод». В прологе на большом экране в глубине появляются Бульба (Алексей Вертков) и Готфрид Клигенфорс (Игорь Миркурбанов) — главы «двух равно уважаемых семей» и представители разных цивилизаций.
Действие начинается с торжества в честь Готфрида, положившего жизнь за Европу «без расизма, гомофобии и сексизма». Один из его сыновей — гомосексуал, другой симпатизирует нацистам — и потому с особым удовольствием обменивается тайными приветствиями с бабушкой (Людмила Хмельницкая), само собой, отставной эсэсовкой.
Позади собравшихся за столом домочадцев — стеклянный куб, нечто вроде прозрачной часовни с портретом прекрасной девушки. Это Ханна, дочь Готфрида, недавно покончившая с собой. Минут через пять сын заявит, что папа насиловал его и ее. Готфрид сразу возьмет себя в руки — и выйдет к микрофону с речью. А заполнившие боковые ложи ДК на Яузе члены группировки «kazaks» в папахах и с базуками наперевес будут ее слушать, словно матрос Железняк — учредительное собрание.
Если весь этот КВН в пересказе напомнил вам «Идеального мужа» Константина Богомолова, то вам не показалось. Декорации Максима Обрезкова не то чтобы цитируют, но неуловимо напоминают павильон, придуманный для «Мужа» Ларисой Ломакиной. Вот и главный талисман богомоловского спектакля — Игорь Миркурбанов — снова у микрофона, хоть и не поет шансон. И текст — ну да, отсебятина и залипуха, из которой в случае с «Мужем» выросло целое направление нового театра.
Что вырастет из «Бульбы» — с ходу неясно. К счастью, в семействе Клигенфорс есть еще одна дочь — Хелена (Мария Шумакова, в другом составе — Юлия Хлынина). Она влюблена в «нового европейца» — бежавшего от казаков Андрия Бульбу (Леонид Тележинский).
Романтическим отношениям пары уделено десять минут — время в обратном порядке отсчитывается на экране, укрупняющем лежащую на авансцене пару. «Любовь победит смерть», поет голос за кадром — пародия на перформанс исландца Рагнара Кьяртанссона «Печаль победит счастье» узнаваема и зловеща: все-таки тот перформанс длился часов пять, а Хелене с Андрием дано лишь время антракта.
Рассказ Андрия об отчем доме вышел куда более аутентичным, чем торжество у Клигенфорсов. Сгрудившись перед старым телевизором, «kazaks» смотрят боевик, пока Тарас не решает пальнуть в экран. Эти православные ваххабиты — прямые потомки гоголевских запорожцев, вот и знаменитая первая фраза повести — «А поворотись-ка, сын!» — в устах Тараса-Верткова звучит как нельзя естественно.
У его ног лежит рыжая собака, она же жена: зверь превращается в человека, когда актриса покрывает волосы платком, причем нет сомнений, что к жене Тарас относится хуже. Все это придумано зло и здорово, да и исполнено Александрой Виноградовой (в другом составе — Екатерина Варнава) виртуозно. Рассказ о кровавой битве произносит псина, чередуя бессмысленную животную резвость с тревожным обнюхиванием заваливших сцену черных мешков — нет ли среди убитых Тараса? Мешки «сидят» и в зрительских креслах — через два, как требуют условия эпидемии. Кошевого Тарас пристрелит в упор — за перемирие с «бусурманами», а потом будет варить в кипятке его малютку-сына: кто выдержит зрелище, тот станет новым кошевым. В жуткой сцене еврейского погрома пытливый театрал разглядит цитаты из «Бельгия рулит» Яна Фабра. В «Бульбе» вообще полно заимствований, но смесь выходит настолько варварская, а играют с такой казацкой лихостью, что поневоле затягивает.
К финалу, как и положено «Ромео и Джульетте», в живых останутся два старых насильника, один из которых жег каленым железом не только чужих, но и своих, а теперь невозмутимо баюкает «недоваренного» младенца. Другой «трахал» всех более гуманно, но, впервые увидев противника в лицо, называет «многоуважаемого херра Тараса» — «черной обезьяной».
И тут набор штампов и неполиткорректных хохм достигает критической точки. Ну да, конечно, спектакль Молочникова — это черный комикс. Набор кровавых скетчей, где многое пока не прорисовано, но глумливая клякса в финале уже есть: между двух отцов ползает сумасшедшая Хелена, гладит мертвого жениха, повторяя, что любовь победит смерть.